Архиепископ Евсевий (Рождественский)

После владыки Даниила Читинско-Забайкальскую епархию возглавил епископ Евсевий (Рождественский). Родился он в 1886 году в семье священника в Тамбовской губернии. В 1911 году окончил Казанскую Духовную академию (монашеский постриг принял 11 октября 1908 года). Это учебное заведение специально готовило православных священников и миссионеров для Сибири и Дальнего Востока и на тот момент было одним из лучших в России. Одновременно с приобретением необходимых знаний будущий Владыка возрастал духом, духовно наставляемый Преподобным Гавриилом (Зыряновым). Немало студентов Казанской Духовной Академии было духовными чадами Старца Гавриила, и впоследствии никто из них в запутанный и кровавый период церковных и государственных нестроений не уклонился на путь раскола или вероотступничества.

Через девять лет после окончания Духовной академии, 15 марта 1920 года, архимандрит Евсевий был рукоположен во Епископа Япанского, викария Вятской епархии. В 1922-1923годах он возглавляет Ставропольскую епархию, и тогда же Владыке Евсевию впервые пришлось пострадать за Православную веру. В это время после искусственно вызванного или явившегося следствием безумной экономической политики голода большевики, используя подвернувшийся предлог, начинают кампанию «по изъятию церковных ценностей» якобы для помощи пострадавшим. На деле это означало варварский грабёж, начавшийся после того, как Патриарх Тихон благословил жертвовать в фонд помощи голодающим все драгоценные предметы, не имеющие богослужебного употребления.

Ставший в 1923 году епископом Ейским, владыка Евсевий был вскоре арестован по обвинению «в саботаже комиссии по изъятию церковных ценностей». 23 апреля того же года в Краснодаре начался «показательный процесс», где, кроме Преосвященнейшего Евсевия, «судили» ещё 19 человек. Все были признаны виновными, и Владыку приговорили к семилетнему сроку заключения, отбывать который он был отправлен в Иркутск.

В 1926 году Его Преосвященство вышел на свободу и был назначен епископом Нижнеудинским, временно управляющим Иркутской епархией, а в 1927 году — епископом Читинским и Нерчинским, правящим архиереем Читинско-Забайкальской епархии, первым после эмигрировавшего владыки Мелетия (все другие архиереи были временными попечителями.)

О личности владыки Евсевия известно немного. Из епархиальных документов, а также показаний арестованных в 1930-1931годах священно-церковнослужителей видно, что он был весьма строг в вопросах церковной дисциплины и не терпел небрежного или легкомысленного отношения к Богослужениям. Круг общения Преосвященного был весьма узок, и, как и приличествует монаху, он не отличался многословием и не любил светского общества. При этом, однако, он отнюдь не был замкнут и многим людям оказывал весьма значимую поддержку.

Наиболее близок к епископу Евсевию, как единодушно утверждали многие батюшки, был протоиерей отец Николай Любомудров.

Взгляды владыки Евсевия были обусловлены его преданностью Святой Православной вере, желанием сохранить неповреждёнными её святые догматы и каноны, хотя при этом Его Преосвященство считал возможным и порой даже необходимым, ради сохранения самого важного, жертвовать второстепенным. Именно поэтому, как только вышла знаменитая Декларация Митрополита Сергия (Страгородского) от 1927 года — официальное заявление о лояльности к советской власти и стремлении православных христиан быть верными гражданами Советского Союза — владыка Евсевий опубликовал её в Иркутске и по прибытии в Читинско-Забайкальскую епархию то же сделал и здесь. В своих циркулярных распоряжениях Преосвященнейший Евсевий призывал священников не предпринимать никаких действий, которые могли бы быть истолкованы как «антисоветские». О действительных же политических предпочтениях Владыки мы можем только догадываться. Из того, что близким ему человеком был отец Николай Любомудров – убеждённый монархист, а сам архиерей едва ли симпатизировал большевикам, свидетелем терроризма которых он был, можно предположить, что Владыка держался умеренно монархических взглядов.

1927-1930 годы – время, когда Преосвященнейший Евсевий возглавлял Читинско-Забайкальскую епархию, было очень непростым и трагичным, хотя с каждым месяцем всё больше приходов возвращалось из обновленчества к Православию. Давление со стороны советских властей, часто переходившее в открытый террор, ощущалось всё сильнее. Всё духовенство по большевистским законам было так называемыми «лишенцами», то есть священно-церковнослужители не имели права голоса, не могли, как элемент неблагонадёжный, находиться дольше 24 часов в приграничной полосе и даже пользоваться публичными библиотеками, они лишались продовольственных карточек (а по ним тогда распределяли продукты) и подвергались иным стеснениям. О том, какова была жизнь батюшек в то время, можно судить, например, по рапорту отца Андрея Рудакова от 4 августа 1929 года: «…с мая месяца нахожусь в совершенном гонении, и гонение это идёт в административном порядке из-за вопросов религии… С мая месяца я был назначен на два месяца сельским исполнителем, которые и отбыл, теперь выбрана моя жена. Четыре раза назначался отбывать трудовую повинность, а также и мой сын 16 лет. В последнюю работу я рыл канавы, в грязи схватил паратиф… Ученику отказано в школе, а доучиться осталось один год. Благословите, Владыко, на терпение». Летом 1928 г. в квартиру отца Евфимия Балабашина, служившего в Чикичейском Михайло-Архангельском приходе, была брошена бомба. Уже при епископе Марке другой священник, отец Александр Пляскин, напишет: «…30 декабря возвратился в Подойницино. Хозяева квартиры подали мне конверт с подписью: «попу Александру», там написано: «Приказываю тебе в 3 дня убираться из нашего села, иначе убью тебя я».

Первыми пострадали наиболее деятельные батюшки, нелицемерные, истинные пастыри народа Божия – православных христиан. Весьма показательной является судьба отца Николая Оборина, настоятеля Торгинского Знаменского прихода. Своей активной «антисоветской деятельностью» – прежде всего, организацией церковного хора, состоящего в основном из молодых прихожан, он навлёк на себя немилость местного кружка безбожников. Но главной причиной ареста и последующего приговора к 1 году «исправительных работ» и 5-летней высылке из Читинского округа стало, по словам отца Николая, следующее: «…когда пришли служить в дом кузнеца (были приглашены его тёщей), в переднем углу с левой стороны, как зайдёшь, оказался висящим портрет Ленина. Когда настало время кадить, то я не стал левую сторону кадить, точно также…не стал кропить святой водой. Тогда тёща кузнеца сняла означенную картину, и я покропил левый передний угол». При знакомстве с личными делами священников, которые служили в те годы относительно долгое время, замечаешь, что значительная часть их уже отбывала сроки или была в ссылке за «антисоветскую деятельность» и тому подобные «преступления».

Советские спецслужбы не прекращали своей деятельности, направленной на разжигание расколов внутри Церкви. 9 декабря 1925 года было положено начало григорианскому расколу (по имени возглавившего его Екатеринбургского архиепископа Григория). В конце 20-х годов, вследствие поддержки советской власти, предоставившей раскольническому Временному Высшему Церковному управлению (ВВЦС) меньше чем через месяц после учреждения права юридического лица, волна раскола докатилась и до Забайкалья. Весной 1929 года Казанский Собор был передан григорьевцам, тогда же часть приходов уходит в этот новый раскол, а уполномоченные ОГПУ намекают приходским батюшкам, что хотели бы их видеть в подчинении у раскольнического «епископа» Серафима, а не у их канонического Архиерея – Преосвященнейшего Евсевия.

Многие православные священники лишились жизни за верность Христу. Из конфиденциального послания Владыке Даниилу Протоиерея Никандра Титова известно, что в 1926 году в селе Черновское был «зверски убит священник отец Иоанн Голубцов революционерами». Немало из тех, кто был арестован в середине 30-х годов, после так называемого «пересмотра

дел», были казнены. В конце 1930 года были расстреляны отец Петр Булгаков и отец Николай Любомудров, горячо любимые своей паствой. А вскоре начался процесс по делу «контрреволюционной организации», главой которой в ОГПУ решили назначить владыку Евсевия.

1930 год – начало «коллективизации» в Советском Союзе, результатом чего стало разорение всего населения и, прежде всего, крестьянства. Землепашцы по всей России, не желая идти в колхозный «рай», поднимали восстания, пытаясь с оружием в руках отстоять свою свободу. Не было исключением и Забайкалье. Одновременно начинались так называемые «безбожные пятилетки», целью которых было фактически полное искоренение религии как таковой на территории СССР. На деле это означало усиление антихристианского террора.

В конце 1930 году Читинским ОГПУ был организован процесс по делу монархической «контрреволюционной организации». Впервые обстоятельства этого дела были исследованы краеведом В.И. Василевским. По его мнению, данный процесс был своеобразной копией с нашумевшего тогда «дела Промпартии» — расправы над «вредителями» и «саботажниками», в ходе которой были опробованы многие судебные клише и методы советской карательной системы.

Примечательно, что и арестованные по этому делу священники и миряне проводили подобные параллели, утверждая, что «это не больше, как дело «Промпартии», что никакая организация не существовала и не существует, а создаётся это всё искусственно… собирают лучших людей… и…в пятилетку нас всех ликвидируют» (П.М. Митрофанов). Так оно и было!

Всего по делу о «контрреволюционной монархической организации» было привлечено 238 человек. Почти все – православные христиане, в основном священники или люди, так или иначе связанные с Церковью (монашествующие, церковные старосты, деятельные прихожане). Целью мифической организации, штаб-квартира которой, по мысли «следователей», находилась в Чите, являлось якобы свержение советской власти с использованием «для пропаганды» церковного амвона. Главой этой фантастической структуры в ОГПУ решили определить владыку Евсевия (к тому времени архиепископ Шадринский, проживал в Мариинске), а помощниками «назначили» наиболее видных священников: уже расстрелянного к тому времени отца Николая Любомудрова (ход логичный, так как замученный батюшка своих взглядов никогда особенно не скрывал и негативное отношение к большевистским порядкам выражал без особого страха), отца Александра Литвинцева, настоятеля Нерчинского собора, отца Иннокентия Иванова, настоятеля кафедрального Михайло-Архангельского храма, и отца Василия Бенкогенова, бывшего какое-то время секретарём владыки Евсевия. Доказательствами служили в основном заявления и самооговоры тех, кто под давлением работников ОГПУ начал клеветать на всех остальных заключённых, пытаясь такой ценой спасти свою жизнь. Также существенными уликами были изъятые у арестованных работниц сестричества (Е.Н. Кемпкевич, А.И. Лундстрем) маленькие фарфоровые бюсты Императора Николая II и Государыни Александры Феодоровны.

22 января 1931 года, когда работа по «делу» уже была в разгаре, в Свердловске (Екатеринбурге) был арестован владыка Евсевий, а 9 февраля состоялся первый допрос Его Высокопреосвященства.

Однако ничего от Владыки добиться так и не смогли: на допросах он всегда подчёркивал свою лояльность к власти: «…согласно завету Иисуса Христа «воздадите убо Кесарева – Кесареви, а Божия – Богови». «Следователям» при использовании показаний лжесвидетелей удалось заставить архиепископа Евсевия «признаться» в том, что он будто-то бы слышал о существовании некой подпольной антисоветской организации. Но показания Владыка давал таким образом, чтобы их невозможно было использовать против других людей.

При этом Его Высокопреосвященство не терял крепости духа и в своих заявлениях, которые от него требовал Я. Бухбанд, начальник Читинского оперативного сектора ОГПУ, порой даже иронизировал относительно своих мучителей: «В декабре 1928 года Стерехов впервые упомянул в беседе со мной, что существует в Чите монархическая организация. Я отнёсся к известию скептически, указывая, что при Соввласти никаких подпольных организаций не может быть, так как бдительность и зоркость многомиллионноглазого ОГПУ изумительны…»

Несмотря на явную шаткость значительной части обвинения, к концу 1931 года процесс был закончен (приговоры выносились с марта по ноябрь). Многие были расстреляны, многие брошены в концлагеря или отправлены в ссылки. Архиепископ Евсевий был приговорён к 10 годам заключения, но на свободу уже не вышел: его «дело» было «пересмотрено», и 5 ноября 1937 года Выскопреосвященнейший Евсевий, архиепископ Шадринский, был расстрелян.

Непредвзятое изучение истории Православной Церкви в нашем крае и православное осознание своего прошлого, которое неразрывно связано со Святой Православной верой, ещё только начинается. Но уже сейчас очевидно, что наша забайкальская земля, как и вся Россия, была залита кровью мучеников, освящена их честными страданиями за Христа. Быть может, по милости Божией эта великая святыня будет когда-нибудь извлечена из-под спуда и мы сможем назвать имена новомучеников и исповедников забайкальских, малоизвестных или совсем ещё неизвестных нам подвижников, положивших жизнь свою для пользы Святой Церкви и Богоспасаемого нашего Отечества. Наша малая родина известна куда более славными людьми, чем государственными преступниками или террористами-богоборцами.

Наше прошлое – фундамент нашего будущего, и только «основание на камне» Святой Православной веры может быть надёжным.

Забыть прошлое мы не имеем права.

Дмитрий Саввин